Менялась и сочетаемость слов. До революции прилагательные
знатный и
потомственный применялись только к представителям «господствующих» классов, а после их стали использовать по отношению к людям труда:
знатный шахтёр,
комбайнёр,
токарь;
потомственный учитель,
горняк,
железнодорожник.
Популярность получили новые устойчивые сочетания, которые отражали новую идеологию:
дело чести,
чувство нового;
подхватить инициативу,
социалистический лагерь,
мирное сосуществование,
международное сотрудничество.
Лингвистическое невежество и дух социализма Не всё, правда, было так прогрессивно и радужно. В советское время появилась и «коммунистическая лингвистика» —
марризм, псевдонаучное учение Николая Марра. Начиная с 1923 года он (учёный, востоковед по специальности) выдвинул ряд гипотез о структуре и происхождении языка. Согласно им, всё человечество сначала говорило на языке жестов — использовало «кинетическую речь», а затем случилась «звуковая революция», и язык приобрёл звуковую форму.
Марризм отрицал представления о родстве языков, которые выработала сравнительно-историческая лингвистика. Сторонники Марра считали, что языки с течением времени могут только сходиться — «скрещиваться» и благодаря этому в итоге сложатся в единый язык.
Марризм стремился рассмотреть все явления «в мировом масштабе», отрицал «буржуазную» науку и отказывался от традиций. Этим он соответствовал общественным взглядам 1920-х годов. Впрочем, учение пыталось стать ещё ближе к марксизму. В конце двадцатых его сторонники стали называть язык «надстройкой», а «всемирный язык», который должен появиться в будущем, связывать с коммунистическим обществом.
Иосиф Сталин поддержал теорию Марра, но с его же помощью её потом признали псевдонаучной. В начале 1950 года в газете «Правда» развернулась настоящая дискуссия о марризме. Всё началось с критики, которую с разрешения Сталина опубликовал лингвист Арнольд Чикобава, а закончилось статьёй самого главы государства. Во время работы над текстом Иосиф Сталин пользовался учебником русского дореволюционного лингвиста Дмитрия Кудрявского и консультировался с Чикобавой.
Моем, моем трубочиста За чистоту языка
переживали, пожалуй, всегда. Но в советскую социалистическую эпоху его ясность, простота и выразительность стали инструментом идеологии. Владимир Ленин в заметке «Об очистке русского языка» писал:
«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить "дефекты", когда можно сказать недочёты или недостатки или пробелы? Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?»
Язык советских газет, впрочем, отдельная история. Свойственные ему «штампы», оценочную лексику и иногда чрезмерный пафос давно не считают признаками качественных СМИ. Но в то же время тексты советской печати — то самое «зеркало эпохи» и пример того, как язык использует пропаганда.